Дневники Ленинградки. Часть 2: 1945-1946, Вологда

Дневник 2. Вологда

1945.09.15

Последние часы в эшелоне тянулись очень медленно. На каждой станции задерживали, переводили на запасной путь, и, наконец, отцепляли паровоз. Это было предзнаменованием длительной стоянки. В Гатчино не выдержали и решили перейти на пригородный поезд на Ленинград.

С трепетом подходили к билетной кассе. Кажется, что каждый замечает, что мы «чужие». Оглядываемся, нет, никто не смотрит.

Вагон переполнен пассажирами, возвращающимися в город. Все оживлены. С нами в купе 10-летняя девочка. Она возвращается в Ленинград с Сиверской, где жила два месяца в доме отдыха.

Радостно рассказывает матери о веселом времени препровождения… Радостными восклицаниями встречает показавшийся вдали город.

Платформа Варшавского вокзала. После усиленных поисков находим камеру хранения, где помещаем своих «сидоров». Едем на Московский…

В трамвае покачивает… Рассматриваем изменения, полученные разрушения. Все понемногу зачищается, красится, ремонтируется.
На Васильевский остров ехать уже поздно. Едем на улицу Плеханова к тете Нины. По осеннему моросит дождь. Тусклый свет уличных фонарей становится еще более тусклым в этом мире водяной завесы.

У Казанского с трудом перебираемся через кучи мусора и кирпича. Ноги становятся мокрыми.

Вот знакомый ей дом. Половина его пострадала от снарядов и ремонтируется. Заходим в подъезд. Темно, неприятно.

Звонок. Дверь открывает высокий мужчина в фланелевом халате…

— Кто это? — спрашивает он.

— «Это Я, Нина».— и с радостным криком — Крестный.— бросается ему на шею.

— » Ниночка, Нина» — что-то не совсем нормальное заметно в его голосе, позе. Ощупью ищет крючок, чтобы закрыть дверь.

— Он плохо видит — проносится в моем мозгу.

Входим в комнату. Какое-то убожество, по сравнению с тем, что было четыре года тому назад. Лишь трюмо является остатками прежней роскоши.

— Я совершенно ослеп, — объясняет дядя Костя. — Был под Ленинградом ранен в глаз. Пролежал полгода в госпитале. Поправился. Выехали в Якутию. Там снова начался воспалительный процесс. Перешел на здоровый глаз. И вот теперь я совершенно ослеп. Пережил сильную голодовку, взял на воспитание маленькую девочку Галю, родители которой умерли с голода.

Только поздно ночью пришла с работы тетя. Вымокшая, уставшая, но очень обрадованная возвращением племянницы, которую считали погибшей.

— «Бедные, бедные девочки».- с каким-то оттенком родственного страдания произносит дядя Костя. » Мои бедные страдалицы».

Меня принимают, как родную и делятся всем, что только имеют, прося извинения за скромное угощение.

СКРОМНОЕ УГОЩЕНИЕ! Но нам, которые уже целый день не имели ничего во рту, хлеб кажется необычайно вкусным.

Навсегда об этих людях у меня останутся самые лучшие воспоминания. Как даль, что я ничем не могу отплатить им.

…Набережная. Вдали виднеются знакомые колонны приземистого здания. Все так же, как и четыре года назад, Геракл сжимает в своих могучих руках Антея, оторвав его от Земли, а Плутон старается освободить Прозерпину, вынося ее на своих могучих руках.
Знакомая черная дощечка. Только вот маленькое изменение. Между словами Ленинградский и Горный вставлено «Ордена Ленина».
Да, за выпуск инженеров в военное время институт получил орден Ленина.

У входа— швейцар. Получаю разовый пропуск. Вбегаю вверх по лестнице. Но… Всюду пустота. Деканаты находятся уже в другом месте.

Разыскиваю Геологоразведочный. Находят мое дело. Мелькают знакомые фамилии 117 группы.

«Где-то они?» — встает невольный вопрос.

— «Получите документы, вышлем вызов» — успокаивает Шамшев.

Малый 40. Поднимаюсь по знакомой лестнице. Третий этаж… Здесь живет Галка. Узнает ли она меня? В коридоре знакомая фигурка. Нет… Она не изменилась за эти годы.

— «Галка!».— и мы заключаем друг друга в объятия.

Вопросы, ответы, все перемешалось. Если бы кто нас послушал, то едва ли понял что-нибудь из наших восклицаний.

Прощай Ленинград

Третьего в 12-30 я покинула его с надеждой, что скоро вернусь снова…

Вологда. Ночь. Еле дождалась рассвета и пустилась в путь. Знакомый дом на Заболотной. С трепетным сердцем подхожу к знакомому дому, поднимаюсь вверх… Осторожно стучусь.

— Кто там? — раздается знакомый голос и Мотя открывает дверь…

— Мама умерла, а папа уехал. Больше года нет никаких известий.

Рыдания сжимают горло. Слезы застыли в глазах. Входит Шура. Их действия полны признательности и сочувствия.

— Как мама ждала тебя. До последнего времени она была уверена, что ты жива. Часто, смотря на фикус, она говорила: «Он был посажен на Таню. Растет хорошо, значит и она жива. Все берегла, чтобы как можно лучше встретить дочь… И не дождалась».

Машка бросается с радостными восклицаниями и со слезами. И она ничего не знает о папе. Устроилась пока у нее. Предстояло пройти целый ряд мытарств, чтобы устроиться с паспортом.

Съездили в Череповец. Последнее место жительства отца. Узнала его адрес и получила ответ. Но денег нет и это основное. К счастью нашла свою сберегательную книжку. Кое как держусь. А там снова придется продавать.

1945.09.18

«Снова тучи надо мною
Собралися в вышине.
Рок с завистливой судьбою
Угрожает снова мне.»

Снова прежняя неопределенность. Удостоверение, замещающее паспорт гласит, что оно действительно в пределах города Вологды. Что мне делать?.

Когда с такой ясностью передо мной встает вопрос, что я должна учиться, я хочу учиться. Оказывается, что я не в силах этого сделать.

— За тобой будут следить.- говорит Маняша. Пусть они следят, но почему именно в Вологде? Неужели нельзя ту же слежку вести в другом месте.

И теперь вообще для меня закрыты двери ВУЗа? Этот вопрос больше всего беспокоит меня в данную минуту. Я оказалась выброшенной за борт жизни.

Вчера, когда я об этом узнала, решение пришло само собой, без всякого напряжения мысли. Кончить навсегда страдания. Жалко лишь Маняшу. Пожалуй, она единственный человек, который будет огорчен моей смертью. Для остальных, я уверена, она безразлична.

Вот, что значит вернуться в родной город после десяти лет. И все лишь потому, что мама не дождалась меня. Если бы она была жива, все выглядело бы иначе. Бедная, бедная страдалица. Видно и я пошла по твоим стопам…

Галка! Ты оказалась права. Мы больше не увидимся. Неужели никогда? Нет! Нет! Я должна быть в Ленинграде, хотя бы на пару дней. Чтобы еще раз вас всех увидеть, поговорить немножко, и там снова в «родную Вологду», чтобы здесь скорее уйти вслед за мамой на Горбачевское.

Последняя надежда на горисполком. Что-то скажут там? Почти вопрос жизни решается в ближайшие дни. Крепись Татьяна!

1945.09.23

Воскресение. Да, снова начинаю ждать этого дня. С четверга работаю.

Понемногу, прихожу в себя. Уже привыкла к мысли, что должна быть в Вологде. Учеба и Ленинград — дело будущего. Возможно, еще и встретимся.

Техник-керамик — моя должность. Но первые три дня пришлось составлять план. Никогда не имела никакого ни желания, ни стремления к такому делу. Быть счетным работником всегда казалось для меня немыслимым. Пока, кажется, кончилось дело с планом.

«Эх, ты доля горькая, горькое житье». Денег нет. Я получу неизвестно когда, вероятно в первых числах октября. У Маняши тоже нет денег. А от Тони тоже мало толку.

Прихожу домой уже поздно, 6-30 вечера. В осенние вечера уже темно, в это время электричества нет. Керосина нет. Около 8-ми ложимся в кровать, зато с полночи до зари ворочаемся с боку на бок. И лишь, на заре немножко поспишь.

1945,09,26

Конец сентября. С каким нетерпением жду октябрь. Наивно, но мне кажется, что с концом месяца должен прийти конец моим «хождениям по мукам».

Но как назло, дня тянутся медленно. Ведь всегда, когда ждешь… Посмотрим, чем встретит октябрь.

Вчера получила письмо от Ивива. Но ожидаемого впечатления оно не произвело. Да и написано в таком тоне, что сразу видно, что мое место в его сердце занято другой. Та ближе к нему и поэтому, кажется, родней.

Он пишет, что очень жалеет, что не застал мамы живой. Трудно сказать, искренне или нет. Маняша рассказывает, что был послан целый ряд телеграмм. Даже заверенных врачом, а он все равно не приезжал. И явился лишь по телеграмме, извещающей о смерти мамы.
Предполагаем, что ОНА перехватывала их и не отдавала, чем хотела удержать его при себе. Ну да бог ему судья!» Сытый голодного не понимает», а потому он кормит меня лишь баснями.

Но сейчас я больше всего нуждаюсь в материальной поддержке. Денег нет даже на хлеб, не говоря уже о большем.

Домой прихожу с мокрыми ногами, т.к. туфли совершенно развалились. А погода, как назло, самая отвратительная: почти ежедневно дождь. Изредка солнце выглянет сквозь разрывы облаков, но, словно, испугавшись, сырости и грязи, быстро прячется снова. И облака, как дверь, сдвигаются вновь.

Ивив пишет, чтобы я не бранила его за женитьбу. А разве я что-либо могла сделать даже если бы была против? Ведь я уже не ребенок и меня словами трудно обмануть. Если он нашел действительную спутницу жизни — то его счастье — это доля и моего счастья.
Все же мне было бы еще труднее при мысли, что он тоже страдает.

Нет большей муки, когда видишь страдания близкого, любимого человека и бессильна прекратить их. Тогда и твое горе возрастает.

Он пишет, чтобы я съездила в Череповец и взяла то, что нужно после мамы, но это свыше моих сил. Повторное унижение немыслимо. Нелегко находить самой выход из создавшегося положения.

Получила письмо от Галки. Просит извинить ее за продолжительное молчание и не обижаться за «недостаточно сердечный прием».

Милая Галочка! Да я должна лишь благодарить тебя за оказанную встречу. Милая подруга прежних счастливых лет. Ты навсегда останешься в моей памяти, чтобы со мной не случилось и куда бы я не была заброшена по воле рока.

1945.10.07

Уже октябрь! Серое небо. «как будто в тумане», листья с берез уже облетели и желтым ковром рассыпаны по земле. Но нет! Им не покрыть земли, не скрыть всей грязи! Они бессильны!

Из окна незавидная картина. Полуразрушенные здания, грязь и лишь кое-где выглядывает зеленоголовый тополь. Он еще гордится своей пышной шевелюрой.

Но на меня это разрушение действует уже в меньшей мере, более спокойно отношусь к окружающему.

На работе пока все в порядке. Плохо, если придется ходить по заводам. Буду ежедневно по уши мокрая. Дороги еще не починены.

Получила извещение на деньги. Но так много нужно покупать, что даже не знаю с чего начинать приобретение «собственного хозяйства».

1945.10.11

Сегодня получила письмо от Ивива с фотографиями его и «старушки». Что сие. Только бы жили хорошо. Он начал дело о вещах. Не знаю, что из этого получится.

С Ленинградом тоже неопределенность.

Вчера была на 3-м кирпичном. Это километров в 12-ти от города. Завод расположен на берегу реки, в тихом уголочке. «Как в ссылке»,- жалуется директор.

Дорога почти все время идет по болоту и местами вода стоит сверху, как в небольшом озере. Приходилось, подобно лягушке, прыгать с кочки на кочку. Хорошо еще, что некому было наблюдать за моими полетами. Иногда нога соскальзывает с кочки и принимаешь холодный душ. Было дело! И смех и слезы.

Но по берегу было идти уже хорошо. Дорога сухая. Сквозь прибрежные кусты просвечивает вода Вологды. Чем-то напоминает Бугры, где мы путешествовали с Шурилкой.

1945.11.13

Прошло больше месяца со дня последней записи. И много, и мало. Сколько волнений, слез, переживаний вложено в этот месяц! Надежда, воскресавшая по временам, — и вновь ее крушение.

Зима прочно укрепилась в своих правах. Уже давно она делала набеги, но… приходилось отступать под лучами солнца или каплями дождя. Белый покров быстро превращался в грязь.

Но теперь ничто не заставить землю сбросить с себя слепящий покров до марта. Хотя временами и дарит солнышко, особенно, щедро землю своими ласками, но … оно бессильно.

Прошли праздники… Мороз пощипывает нос, кончики пальцев рук, стараюсь своим дыханием согреть их. Быстрая ходьба разогревает. Но ветер настойчиво старается вернуть домой, отказаться от 30-ти километровой прогулки. Но нет. Решено. И я должна быть там. Надеваю берет глубже на уши. Холодный ветер не знает пощады. За городом становится еще свирепее.

Но теперь уже не холодно. Косынка жестко закрывает уши. Вспоминаются слова песни, которую пела в детсаде.

» Ну мороз теперь не страшен,
Ты для нас ……»

Бодро двигаюсь дальше по дороге. Слева, в излучине реки, показываются древние стены Прилукского монастыря. Черные окна бойниц выделяются на белом и розовом фоне стен.

Удалось устроиться на попутную машину. Вот когда пришлось «поежиться». Ветер пронизывает насквозь. Он проходит сквозь пальто, ботинки, заставляет кутаться и как можно ниже приседать, чтобы хоть немного за бортами «американки» спрятаться от его порывов.

Кубенское… За ним ледяная гладь озера. Остается лишь пожалеть, что оно сковано бронью, и солнышко не палит, как летом. А то бы с машины и в объятия его голубых волн.

С машины же попадаю в объятия ветра, который заставляет подниматься снег, крутит его и бросает в лицо прохожим.

Быстро пробегаю поле, чтобы согреться. Старенький домик… Все в сборе. Топится печка. Скромно, но чисто, опрятно. Сменяю ботинки на теплые валенки.

Вечером приятно помыться в теплой бане.

Гармошка. Неотъемлемая часть деревенских вечеринок. Русские народные песни… Приятный чистый голос Марии разносится в вечерней тишине.

Вечером 3-х км. прогулка в село. Пиво заставляет быть излишне веселым, лишний раз посмеяться. Василий старается поддержать эту веселость. Анекдоты, шутки сыплются из него, как из рога изобилия.

8-го обратный путь. 15 ти км. пеший переход. Ввиду праздника машины ходят очень редко. Только за Дубровским удалось погрузиться…

Дома тоже однообразие. Минутное бодрое настроение сменяется безграничной грустью.

Получила письмо от Нюрочки. Она тоже одинока: О Николае и Саше ничего нет. Работает на прежнем ремонте пути.

Дорогая моя! Ты просишь не забывать. Да разве можно забыть нашу совместную жизнь? Нет, я думаю — никогда! Она сблизила нас больше чем родных сестер. Ведь так, Нюра? Теперь мне тебя не хватает.

Привет Шурилка. Она с нетерпением ждет встречи, возможность которой, к сожалению, неясна.

Сегодня или завтра (крайний срок) должна решиться судьба. Да, действительно, идут решительные дни, дающие последующую жизнь.
Ленинград, институт, учеба — с одной стороны, как нечто далекое, воздушное — и Вологда, кирпичи — с другой.

Молдавия же меня не притягивает. Ведь у Ивана — своя семья, в которую!… я не хочу войти падчерицей. Эх, ты судьбинушка! Что же готовишь для меня?

1945.12.24

Давно не заглядывала в эту книжицу. Дни до такой степени однообразны, что даже записать нечего. И то уже приходится повторяться.

Сегодня день не похож на остальные. Началось все с раннего утра, Поднялась, было еще темно, направилась полоскать белье на реку (вчера стиралась почти целый день).

Вода мерзлая… Белье сразу же мерзнет. Коленки совсем потеряли чувствительность от мороза. Ветер пронизывает насквозь. Поэтому, ничего удивительного, что дома забралась сразу же в постель, чтобы хоть немного согреться.

С постели поднял лишь шумящий самовар, что раньше никогда не случалось. Приход Катюши заставил очень быстро собраться.

А на работе — погрузка дров. Я, Люся и Зина явились грузчиками и погрузили и сгрузили 8 кубометров дров.

Грузишь — согреешься почти до поту, а на машине замерзаешь. Хорошо, если отделаемся лишь кашлем (признаки которого уже явно выражены), ибо могло кончиться и хуже.

Отвыкла уже от физической работы. Почти год руки не делали ничего тяжелого. А тут сразу… С непривычки трудно, привыкать некогда. Ибо вечером уже снова пришлось взяться за чертежи. До чертиков надоели.

Приедет или нет Лиза на Новый год? Хочется, чтобы она была здесь. Она, конечно, мечтает об обратном. Ну да что будет. Если Дина приедет, то и здесь отметим. Бокалы будут подняты. О многом я уже и не мечтаю.

Хулиганство в городе в полном «расцвете»…! Пара пареньков идет к другу. Поют, смеются. Их догоняют трое военных. Пара выстрелов… Удаляющийся скрип снега под ногами убегающих. Один остается лежать. Пуля прошла через спину. Ночью он умирает…

Неужели не обидно, пережив столь тревожное время умереть от пули в родном городе? Сиди дома и не высовывай носа на улицу.

НОВЫЙ ГОД через неделю.

На стене сменится календарь — а о других изменениях пока сказать трудно. Что нового принесет он?

Вчера 23.12.1945 года была Мария Дмитриевна Рыбникова — Алентова. В плюшевом пальто, изрядно потертом, без единой пуговицы (держится на булавках). На голове кожаная шапка с ушами (одета поверх платка). С сеточкой. Лицо — постаревшее, немного даже оплывшее.

При встрече на улице я бы ее не узнала. Так сильно она изменилась за эти годы. Из представительной женщины, высокой и полной, всегда безукоризненно одетой, тщательно следящей за собой, она превратилась в «обыкновенную старуху». И это человек с высшим образованием.

Но это опущение лишь внешнее. Внутренне она осталась честной женщиной. Она принесла мне долг 60 руб., взятый еще у мамы. Никто об этом не знал. И после смерти мамы не осталось свидетелей. Но она принесла его. Хотя сама живет плохо и очень нуждается. 250 руб. — жалование. Это слишком скромно в настоящих условиях. Мама и муж у нее умерли. Осталась совсем одна.

Что-то не пишут Ленинградцы. Да и вообще все стали забывать. Почтальон все реже и реже заглядывает к нам. Как бы совсем не забыл нашей квартиры. Есть серьезные опасения на этот счет.

Открыт каток! Но идти туда не с кем. Много снегу… Но не имею лыж. Что же делать с тобой Татьяна?

Люся сильно переживает приезд жениха. Даже похудела от волнения. Но теперь уже поздно отказывать. Ему шесть лет давала повод к надежде на совместную жизнь. Теперь она этого не хочет. Как решит — пока еще не известно. Но назад пути уже нет. Быть замужней ее еще не прельщает. Ибо кого не послушаешь, никто не живет хорошо (за очень редким исключением). Неполадки на материальной почве вызывают частые ссоры. А без недостатков жить невозможно. Такое время, что они подстерегают на каждом шагу.

Я же твердо решила остаться одной, ни с кем не связывать своей судьбы. Быть свободной. Это сейчас основное.

Зина была замужем. Развелась. Осталась с Вадимом, 4-х летним карапузом. А ей лишь 21 год.

Нина недавно вернулась с Украины. Пожалуй, о ней пару слов.

Кассир на кирпичном заводе №2. После ухода в армию многие переписываются с ней. Особенно упорно один из ее «поклонников», к которому и она не совсем равнодушна.

Но война безжалостна. Ей нет дела ни до чьих сердец… И Нина перестает получать письма.

Потосковала…»Молодо, зелено»… Нашлись другие… Младший офицер… Красив, развит, вежлив, предупредителен. Сердце неискушенной в любовных делах девушки покорено. Предложение принято. Печать в паспорте Нины и в красноармейской книжке ее супруга… Появляется крикливый пацан…

Поездка на Украину, Харьковскую область к его родным. И вот здесь-то и узнается истина. Оказывается — она уже четвертая жена. Первая живет в этой же деревне с четырехлетней дочуркой. Тяжелые переживания усугубляются тоской по родным, от которой отделяют сотни км.

И его матери не по душе невестка «кацапка». Жизнь становится невыносимой. И снова письмо от старого друга. Истинно, «старый друг лучше новых двух». Он узнал о ее браке, ее страданиях и предложил ехать к матери… Он был в плену, что и прервало переписку. Нина едет к матери в Вологду, оставив сына у отца.

«Пусть хотя бы одного из своих детей воспитает», — решает она. Но каково материнскому сердцу, когда оно знает, что дите где-то страдает и некому за ним присмотреть. Никакого нет покоя в такой жизни.

Так лучше одиночество и свобода. И так рассуждают теперь многие.

«Кто не вышел замуж раньше, теперь очень осторожен в выборе «попутчика жизни». Нужно взвешивать все..

Приближаются рождественские морозы. 25 декабря. Завтра. Обыкновенно это самый большой праздник. Традиционный подарок — шерстяные чулки. В этот году их уже не получим. Многое изменилось за этот год.

1946.01.04

Вступила в 1946 год. Может быть он принесет что-либо лучшее, чем предыдущий. При встрече всегда надеешься на это.

Встречали год в Облисполкоме с Люсей, Толей (о нем ниже), Тамарой и Верой. Прошло довольно весело. Ровно в 12 подняли первый тост. Провожая старый 1945 г. За первым последовали остальные.

Ликер, вино, пиво… Закуски не хватило и мы вынуждены прибегнуть за помощью к запасным тарелкам. Поднялся небольшой шум, ибо официантки никак не хотели признавать нашего аппетита. К счастью все обошлось благополучно. Назревающий скандал быстро удалось ликвидировать.

Все находились в веселом состоянии, но никто не был слишком пьян. Отсюда— почти непрерывный смех. Танцы вокруг зажженной елки. К сожалению, в 3 ч. погас свет и мы были вынуждены отправиться по домам. Обидно, но ничем не поможешь. Погода замечательная. Идет снежок.

На работе предполагаются какие-то изменения. Объявили по радио и в газете, что требуется техник керамик. Придется распрощаться с Облпромстромом. Только бы скорее получить известия от Ивана. Снова забывает о своей дочери…

Минутная стрелка быстро ползет вверх. Скоро уже выходить. Снова до темноты длинная, темная дорога. С счастью, через день воскресение. Должна приехать Лиза. Ленинград произвел меньшее впечатление, чем Москва. Он ей не понравился. «Я там скучала»,- говорит она.

Идти куда-либо было не с кем, ну и поневоле приходилось сидеть дома. А что-же может быть веселого — одна в четырех стенах. Это где угодно скука.

1946.01.06

Сегодня сочельник. Завтра Рождество. Собирались гадать с Тоней, но ничего не получилось, т.к. ее нет дома. А одной неинтересно. Сегодня целый день дома.

Погода отвратительная. Целый день шел мокрый снег, а к вечеру превратился даже в дождь. С крыш течет. На крыльце у нас лужа. Вот и знаменитые «Рождественские морозы».

Перебирая белье, наткнулась на записки. Тщательно завернутые письма. Письма мамы, папы, последнее письмо И. Да, так мало я о тебе думаю со времени возвращения на родину. Галка сказала, что ты убит под Ладогой и на этом конец.

Подобного товарища и друга мне, пожалуй, никогда не найти. Но не знаю почему, во мне живет еще надежда на встречу. Само слово «убит» не кажется реальным. Никак не могу представить тебя мертвым.

Перечитывала свои записки. Вспомнилось «тревожное» время — налеты, бомбардировки. Ведь под час находились на «волосок» от смерти.
И знать не судьба была остаться лежать в чужой земле.

Где, интересно, находятся остальные члены нашей «братии», конечно, больше всех интересует В. Где-то он? Один или вместе с братьями? Все же вместе им было бы лучше. Хорошо, что они вместе выехали из Магдебурга, а то едва ли бы встретились.

Где же была Нолька и как она попала в часть? Такие люди нигде не пропадут. Отовсюду выйдут «сухими» из воды. А ведь пожалуй дольше всех боялась возвращения. И устроилась лучше всех. Знать судьба ее такая, везет же некоторым.

Снова длительный перерыв в переписке с Христей. Больше месяца нет ответа. И у тети Ани давно не была. Что он ей пишет, сюда приедет, или она туда уедет? Я бы хотела первого. Все бы мне было повеселее, нашлось куда сходить лишний раз.

Последние письма Галки — вопли о помощи. В пространство, конечно. Дни и ночи сидит над дипломом. Переписывает записку, чертит Представляю ее за этим занятием! Достается, ибо вначале «почивала на лаврах». Плохо, что скоро уезжает. Вряд ли придется увидеться, а очень бы хотелось. Не поедешь же за тобой в Киев.

В облпромстроме в ближайшее будущее предполагаются коренные изменения в личном составе сотрудников. По-видимому, собираются обновить коллектив.

Не ожидая предложения об уходе Катюшка собирается подать заявление об увольнении, мотивируя состоянием здоровья.

Обо мне вопрос пока остается открытым. Что они собираются предпринять, для меня пока неясно; или увольнение или перемещение на другую должность, ибо других вакантных мест пока не предвидится. Да и то достаточно поработала на благо кирпичиков, покорпела и попортила нервы. Впредь буду поумнее при выборе работы. А то ведь уж очень торопилась. Не зря же говорится ; «поспешишь — людей насмешишь», а сама и всплакнешь порой.

Теперь я меньше всего думаю о работе. Считаю лишь прожитые дни. День прошел и хорошо. А чего жду, к чему так стремлюсь и сама не знаю. Да и многие живут подобно моему, ведя лишь счет прошедшим дням.

Девятый час. Манеша сегодня уходит в ночь. После ее ухода загадаю сон. Неужели ничего не приснится? Хотя бы для развлечения какая либо ерунда пригрезилась. А то утром встаешь и даже вспомнить нечего. Все не как у людей…

В конторе рассказывают, разгадывают. А ты сидишь как попка. И до того иногда становится обидно, что хоть придумывай что-нибудь и рассказывай.

Очень часто собираемся вечерами у одного стола «для бесед». В помещении темно. Одна 40 в лампочка не может осветить в достаточной мере всю комнату. Глаза же портить не хочется, а поэтому предпочитаем «занятия другого рода».

Снова ворчание хозяйки. Надоело. Но должна терпеть! Такова уж моя участь. Подчиняйся всем и каждому и не «пикай» напротив. И как долго еще терпеть?

Или уже вместе с детством распрощаться с нормальной жизнью? Что же! Пожалуй так и обстоят дела. Кому какое дело до моей жизни? Каждый заботится лишь о себе. Никому нет дела до других.

Так что Татьяна, не надейся ни на кого, кроме себя. Не ной, не жалуйся, ибо твои жалобы не для кого неинтересны, крепись… Да так и будет!…

Послала заявления в Днепропетровск.